«Я выгорел, от меня остался ноль». Почему «работа мечты» уже не выглядит безусловным благом

«Я боялась оказаться в офисе 5 дней в неделю с 9 до 18. Всегда считала, что деньги и удовольствие имеют одинаковый вес в вопросе работы. Хотела быть творцом своей жизни. Хотела счастливую жизнь, а не быть на каторге, где все через «надо» и «как у людей».

Это stories давней знакомой, прогревающей свою аудиторию перед тем, как продать ей очередной инфокурс. Следующая «stories»: два парня в походной экипировке сидят на обрыве у моря, на коленях у них макбуки, лица напряженные. Подпись: «еще один день в офисе». Затем идут вдохновляющие посты про ресурс и фотографии из командировок. Практически любой контент в соцсетях, посвященный «идеальной» работе, сейчас выглядит одинаково: край ноутбука или монитора, приятные интерьеры или впечатляющие пейзажи позади него, слова о ресурсе и «проявленности в мир» время от времени прерываются постами о выгорании от «сложной, но интересной, а главное, любимой работы». 

Когда листаешь подобные фото и видео, может возникнуть впечатление, что любая работа, которую вы видите (а точнее – которую вам показывают) в социальных сетях последние десять лет, — это сплошь креативная, высокооплачиваемая, интересная деятельность в коллективе, больше похожем на веселую тусовку в баре. Главное — она не привязана к определенной локации и жесткому графику: виды позади ноутбука постоянно меняются. Такая работа всегда или почти всегда вызывает у подписчика зависть, поскольку идеально воплощает дух современной трудовой этики, держащийся на двух заповедях «do what you love» и «follow to your passion».

Оба слогана тиражировались всеми возможными способами на протяжении последних двадцати лет: начиная с конференций TED, заканчивая пабликами с мотивационными цитатами в VK. Преследуя благородную цель — перестать ассоциировать работу с вульгарным зарабатыванием денег и увидеть в ней способ созидания, страстные работники постепенно утрачивали грань между личной и профессиональной жизнью, оплачиваемым и неоплачиваемым трудом. Жизнь и есть работа, где твой главный проект ─ ты сам.

Откуда взялись эти заповеди и почему их влияние до сих пор остается огромным?

«Бобо» и креативный класс

Еще в 2002 году в своей знаменитой книге «Креативный класс» социолог Ричард Флорида, описывая креативный этос, упоминал, что «писатели, художники, музыканты, ученые и изобретатели часто имеют изменчивый и беспорядочный график, работая дома и развлекаясь на работе. 

«Сейчас всё больше людей усваивает этот стиль. Изменения в методах организации и использования времени оставили далеко позади упрощенческие представления о “перерабатывающих американцах" с круглосуточным, без выходных, режимом работы. Центральное значение имеет более интенсивное использование времени, а не расписание и не количество потраченных часов. Каждую секунду, будь то на работе или на отдыхе, мы стараемся насыщать креативными стимулами и ощущениями. Отсюда полная трансформация нашего восприятия времени. Все давно забыли о прежних временных границах, отделявших один вид деятельности от другого. Фактически мы теперь работаем, когда должны отдыхать, и развлекаемся, когда должны работать. Это происходит потому, что креативность сама по себе является необычной смесью работы и игры, которую нельзя включить и выключить по расписанию».

Флорида смотрит на креативный класс через розовые очки, описывая, сколь огромные богатства и прорывные идеи генерируют высокообразованные люди, под которыми он имел в виду ученых, инженеров, архитекторов, финансистов, юристов, профессоров и других творческих специалистов. Поэтому, пишет Флорида, если вы хотите, чтобы ваш город процветал, вам непременно нужно привлечь всех этих людей, создавая креативные пространства: галереи, рестораны, кофейни и прочие арт-объекты на городских улицах. 

Вышедшая двумя годами ранее книга Дэвида Брукса «Бобо в раю. Откуда берется новая элита» описывала нравы и моральные принципы новой элиты — «бобо» или богемной буржуазии, чьи представители сочетали в себе стремление к успеху с вольностью и бунтарством. К началу 2000-х расцвет информационной экономики осыпал высокообразованных людей деньгами, поэтому теперь им нужно было изобрести способы, чтобы потратить кучу денег, демонстрируя при этом, что они совершенно не заботятся о материальных вещах, а главное порвать с образом скучного клерка и солидного бизнесмена: 

«Работники выстроенного бобо-мира одухотворенного капитализма тоже далеки от передовиков и ударников. Они создатели. Они осваивают новые сферы, экспериментируют и мечтают. Их цель — обнаружить, а затем и превзойти предел своих возможностей. Если же работа наскучила или ограничивает их рост, они просто делают ручкой. И это важная привилегия — иметь возможность отправиться на поиски нового места при первых признаках рутины. Личностный рост — вот необходимое условие, и смысловое ударение ставится на первое слово. Работа становится делом жизни, призванием, предназначением. Но удивительней всего, что, переняв образ мысли художников и активистов, обычные служащие действительно начинают куда более усердно трудиться на благо компании».

Слоганы «do what you love» и «follow to your passion» были популяризованы в среде креативных индустрий, будь то дизайн, мода или стартапы: умение визуализировать свою работу как череду «вдохновляющих» эпизодов и транслировать их в соцсетях выглядит вполне предсказуемым для человека, занятого творческим, нематериальным трудом. При этом то, что вы скрываете от окружающих, рассказывая о своей работе, стало не менее важным, чем то, чем вы щедро демонстрируете. 

«Бобо» 20 лет спустя 

За двадцать лет с момента выхода книг Флориды и Брукса мы все еще продолжаем жить в мире, помешанном на креативности и инновациях. Однако форма и содержание подобной работы радикально изменились: начиная с появления новых профессий и социальных ролей, например блогеров, и заканчивая сильнейшей стратификацией креативных работников. Рассыпанная по всему миру многомиллионная армия агентов гиг-экономики, фрилансеров, людей, занятых сразу в нескольких временных «креативных» проектах, продолжает расти, как продолжает расти разрыв между визионерами из мировых технологических центров и копирайтерами, продающими свой труд за бесценок.

В мельчайших оттенках описав мировоззрение креативного класса, Брукс и Флорида, вероятно, не предполагали, как быстро идеология этого класса преодолеет первоначальные границы, сколь огромное влияние на неё окажут «уберизация» и капитализм платформ, и в какие, максимально далекие от любого творчества, социальные слои просочатся воспетые ими ценности и установки. 

В тексте 2021 года с вирусным названием «How the Bobos broke America» Брукс пишет, что ошибся насчет «бобо» (к которым причисляет в том числе и себя): 

«Я не ожидал, насколько агрессивно мы будем действовать, утверждая наше культурное господство, как мы будем стремиться навязать элитарные ценности. Я недооценил то, как креативный класс успешно возводит вокруг себя барьеры для защиты своих экономических привилегий, и недооценил нашу нетерпимость к идеологическому разнообразию... „Образованному классу не грозит превращение в самодостаточную касту“, — писал я в 2000 году, — Присоединиться к нему может любой, у кого есть соответствующее образование, работа и культурные компетенции. Это оказалось одним из самых наивных предложений, которые я когда-либо писал». 

Через пятнадцать лет после «Креативного класса» Флорида опубликовал «The New Urban Crisis», где писал, что вся творческая молодежь действительно съехалась в несколько продвинутых американских мегаполисов, что, в свою очередь, привело к их процветанию и богатству, к стремительному росту стоимости жилья. А также к тому, что несколько городов-суперзвезд достигли экономического расцвета, в то время как все остальные, менее привлекательные, города зачахли. В пятидесяти крупнейших городских агломерациях по всему миру проживает 7% населения мира, генерирующих 40% мирового богатства. Всего шесть городских районов — район залива Сан-Франциско, Нью-Йорк, Бостон, Вашингтон, Сан Диего и Лондон — привлекают почти половину высокотехнологичного венчурного капитала в мире.

В книге 2015 года «Do What You Love: And Other Lies About Success and Happiness» исследовательница рабочей этики и редактор журнала Jacobin Мия Токумицу рассматривала способы, с помощью которых рынок труда формирует эмоции и желания работников и то, как эти эмоции превращаются в средство получения прибыли. 

Токумицу пишет, что «вдохновляющий» слоган, во-первых, делает невидимой «не-творческую» работу, а во-вторых, не дает опознать творческую и креативную работу как собственно работу. У нас здесь свободное обращение умов, общение на возвышенные темы, какие еще деньги и трудовые гарантии? Да и зачем повышать зарплату человеку, который увлечен своей страстью и готов работать без выходных? Самое циничное объяснение популярности слогана кроется в интересах работодателя, требующего от сотрудника страсти, чтобы не слышать его жалоб. Если страсть выступает обязательным требованием работы, вы просто не сможете жаловаться на рабочую нагрузку.

В интервью The Atlantic, которое Токумицу дала после выхода книги, речь зашла о том, что требование «делай, что любишь» дошло до абсурда: теперь даже грязная, до недавнего времени скрытая от глаз работа, требует от человека страсти и самоотдачи: 

«Когда я обнаружила объявление на Craigslist, где страсть требовалась от человека, претендующего на должность уборщика, то была подавлена. Вы требуете от человека, выполняющего тяжелую физическую работу за небольшие деньги, чтобы он совершал дополнительную эмоциональную работу. Помимо мытья полов и окон уборщик теперь должен показывать свою страсть».

Пост-креативная работа и пандемия 

Инсталляция художника Игоря Самолета 2020 года под названием «От меня остался ноль. Ни юмора, ни чувств — я выгорел» состоит из разрозненных клочков пенопласта инстаграмного цвета с напечатанными поверх скриншотами переписок и уведомлений. Идея пришла Самолету во время первого карантина весной 2020-го. Как сказано в описании работы: «Нефизические контакты, их легкость и невесомость через три месяца начали пугать своей иллюзорностью и эфемерностью. Оказалось, что переписка в чатах, стримы, работа в Zoom — все это выматывает не меньше, чем восьмичасовой рабочий день в реальности». 

Пандемия 2020 года резко обнажила темные стороны креативной работы и неприглядность существования рядового работника гиг-экономики. Если до 2020 нападкам в духе Токомицу подвергались отдельные аспекты креативной трудовой этики, то в разгар пандемии само значение подобной работы и связанные с ней возможности (не важно, мнимые или реальные), оказались под большим вопросом. Также как и самоощущение уникальности креативного работника. В самом деле, что означает «следовать за своей страстью» и «стремиться к новым горизонтам», когда все, что ты делаешь это буквально круглые сутки сидишь за ноутбуком с перерывом на сон?  Оказалось, что существует огромная разница между добровольным выбором  удаленной работы и тотальным принуждением к ней. 

Дистанционный формат работы, связанные с ним проблемы и неудобства, совпали с ростом популярности психотерапевтического подхода к рабочим отношениям. Согласно опросу 2021 года, число «выгоревших» сотрудников в США среди Gen Z и миллениалов увеличилось по сравнению с предыдущим годом и составило 58 и 59 % от общего числа опрошенных. Десятки российских проектов, таких как «Буду», «Кинжал», «Эйч», «Setters_education» рассказывают, как выстроить «здоровые отношения с работой» и избежать выгорания, будто речь идет о преодолении травматичной связи с партнером или семьей. Идеальная работа сегодня это, по-прежнему, та, которую не стыдно выложить в сторис. При этом к списку требований к идеальной работе, помимо заработка и лайков в соцсетях, добавились «осознанность и комфорт» (что бы это ни значило).

Будущее идеальной работы

В начале 2000-х Флорида писал о мобильности как главном факторе при выборе работы для людей, причисляющих себя к креативному классу. Как только такого человека перестает устраивать город или населенный пункт, он садится в самолет и улетает — туда, где больше возможностей для реализации себя и есть общество таких же образованных, как он сам, людей. 

Пожалуй, основное качество подобных перемещений, о котором и Брукс, и Флорида упоминают вскользь, — их легкость. Перемещения между городами и континентами, также как и движение по социальной лестнице, происходят безболезненно и играючи. Они — вопрос стиля жизни, а не сложного морального выбора и судьбоносных решений.

Пандемия вдребезги разбила ощущение легкости подобной работы, приковав людей к ноутбукам и заперев в домах. Больше не существовало никакого свободного человека с ноутбуком, «творца своей жизни, не согласного быть на каторге с 9 до 18», поступающего по зову сердца. Его место занял человек под грузом обстоятельств. Действия, которые выполнял человек, причисляющий себя к счастливчикам, имеющим «работу мечты», вроде бы остались теми же, но испарился стиль жизни, с которым почти двадцать лет ассоциировалась подобная работа. Испарилось то самое чувство фана, непринужденности, игры, что делало эту работу столь привлекательной.

Креативная работа все больше ассоциируется с давлением обстоятельств, политики, экономики и все меньше с личным выбором и свободой, с которыми она ассоциировалась последние 20 лет до наступления пандемии, а в случае России еще и после начала «военной спецоперации». Наконец, в 2022 году, и это особенно хорошо заметно в России, релокация, из-за связанных с ней политических и экономических рисков, окончательно утратила свой романтический флер. Стихийный переезд — тяжкое бремя, прыжок в пустоту, результат решения, часто принятого в страхе и панике, а не свободное и легкое перемещение по миру, как это было еще десятилетие назад. 

Вопрос об идеальной работе, «работе мечты» и в России и в мире сейчас остается открытым. Более того — сам термин «работа мечты» может исчезнуть. По крайней мере, такую тенденцию видят американские издания: речь идет не о поиске «работы мечты» сейчас или в будущем, а о том, что никакой мечты относительно того, что называется «работой», вовсе нет. Для того, чтобы возникли хотя бы её очертания, нужно для начала определиться, что будет вместо «каторги с 9 до 18, 5 дней в неделю». И уже затем создавать новые представления о прекрасном. 

Фото: Thamara Prada, Gemma Evans, Annie Spratt, Ben Moreland, Feteme Fuentes / Unsplash