Коллективная память: как интернет помогает нам собрать воспоминания воедино

Задумывались ли вы, что все люди связаны друг с другом на глобальном уровне? Что между нами всеми существует ментальная связь? Звучит как нечто из области эзотерики, но речь идет о вполне земной вещи ‒ наших общих воспоминаниях о мире, в котором живем. О том, что такое коллективная память, и как новые медиа помогают нам сохранять и передавать знания о прошлом, специально для «Как читать медиа» рассуждает журналистка и исследовательница медиа Ксения Ветрова.

В 2016 году американо-российский стартап Luka, занимающийся развитием искусственного интеллекта, выпустил для своего мессенджера чат-бот, в котором можно было пообщаться с цифровой версией Романа Мазуренко — бывшим арт-директором бара «Стрелка» и основателем диджитал-платформы Stampsy. Почему с цифровой, а не реальной версией? Потому что Роман погиб в ДТП тремя месяцами ранее. Его близкие друзья, среди которых Евгения Куйда ‒ основательница Luka ‒ решили увековечить память о Романе и с помощью реальных переписок с Мазуренко, фотографий, цифровых воспоминаний и статей создали «Al Романа», с которым можно было поговорить о нем или просто «про жизнь». За техническую сторону процесса отвечали, как отметила Евгения, «небольшие дата-сеты поверх нейронной сети». Близкие Мазуренко, попользовавшись чатом, заметили, что создателям удалось передать особую манеру общения Романа, совмещавшего в одном сообщении «приземленные банальности и философские высоты». Звучит подозрительно похоже на однуиз серий «Черного зеркала»? Да, но это реальная история, которая, к счастью, не имела такого же драматичного развития, как в сериале.

Создание бота в этом случае стало не столько демонстрацией развитости технологий, сколько проживанием человеческой боли — от утраты, от тоски по близкому человеку. По словам Евгении, это была «попытка пережить то, что переживать мы не умеем: иногда чтобы отпустить надо подойти так близко, как только возможно». 

Этот случай крайне важен для понимания темы, о которой мы сегодня поговорим. Личные воспоминания друзей и родных Романа были собраны воедино и оцифрованы, попав в общедоступное онлайн‒пространство. Воспоминания стали коллективными — по сути открытыми для всех желающих.

Немного теории

Вообще коллективная память — относительно старый термин. В отдельную категорию (помимо исторической, культурной, политической, социальной и т.п. памяти) его выделил французский социолог Морис Хальбвакс в 30-е годы XX века. 

Что это такое? Коллективная, или, как ее еще называют, культурно-коммуникативная память — это представления о прошлом, которые создаются, трансформируются и управляются социальной группой. Важно понимать, что речь идет не столько о передаче исторических фактов из поколения в поколение, сколько об эмоциональной оценке случившегося, о выделении определенных событий в ряду остальных. Выделенные события влияют на то, как ощущают себя социальные группы в мире, как они себя определяют ‒ то есть, коллективные воспоминания создают идентичность группы. 

Приведу пример. Вторая Мировая война по-разному отражается в коллективных «воспоминаниях» разных наций. «Воспоминания» пишу в кавычках, поскольку мы понимаем, что большая часть людей не были очевидцами тех событий, но тем не менее хорошо представляют, что происходило в 1939 ‒ 1945 и наделяют эту информацию особой важностью. Так вот, если расспрашивать россиян и американцев о ключевых событиях войны, наверняка они перечислят разные даты. Для россиян, как правило, важнейшими событиями Великой Отечественной войны будут Сталинградская битва, блокада Ленинграда, Курская битва. Для американцев ‒ Перл- Харбор, Холокост и атомная бомбардировка Японии. 

Но как же воспоминания закрепляются в национальной памяти, как они становятся коллективными? При помощи яркого нарратива. Нарратив — это совокупность образов и сюжетов, объединенных одним историческим отрезком времени. Историк Сергей Эрлих выделяет нарратив волшебной сказки, героического мифа и мифа самопожертвования. Главное в них ‒ противодействие явного зла и явного добра. Собственно, такой нарратив успешно накладывается на Вторую Мировую войну, в которой роли злодеев и героев распределены максимально прозрачно. Объединяя личные воспоминания, нарратив закрепляет их в коллективной памяти.

Некоторые исследователи считают, что в коллективной памяти преимущественно фиксируются глобальные катастрофы. Они «увековечиваются» в памяти при помощи церемоний/служб и «несомненно влияют на людей». Что подразумевается под церемониями и службами? Я бы обозначила их некими практиками по увековечиванию. Если говорить о материальном воплощении — это скульптуры, плакаты, картины и т.п. Исследователь Kenneth Foote утверждает, что такие «мемориалы» способствуют «установлению коллективной памяти в первые дни после трагедии благодаря привязке к среде, в которой все и произошло». 

Сейчас уместнее говорить не столько о материальных источниках коллективной памяти, сколько о виртуальных — в том числе в новых медиа. «Конструируя социальную реальность, они опосредуют взаимосвязь между совокупными воспоминаниями многих людей и публичными представлениями о прошлом». Коллективная память трансформируется вместе со способами передачи информации ‒ она цифровизируется. Об этом говорят авторы сборника  «Save As… Digital memories». Исследователи утверждают, что «дигитальные связи вытесняют прежние способы сохранения памяти, все более увеличивая значение машинных алгоритмов, предлагающих удобные формы переработки воспоминаний и их реактивации». 

Так или иначе, в основе передачи воспоминаний лежит процесс коммуникации: будь то разговор при личной встрече, бумажное письмо, написание романа или устная передача информации из поколения в поколение. Просто важно понимать, что в эпоху новых медиа все большее значение имеет не только скорость передачи какого‒либо знания, но и интерактивность этой передачи. Уже недостаточно просто написать текст о каком‒то важном событии ‒ нужно заинтересовать человека на эмоциональном уровне, вызвать у него отклик. Переизбыток информации в нашей оффлайн и онлайн жизни тоже создает препятствия для передачи новых знаний и воспоминаний. Чтобы облегчить восприятие и запоминание информации, а также выделить ее среди остальных, некоторые пользователи используют игровой формат передачи и закрепления коллективных воспоминаний. О чем идет речь?

Eva Stories

В 2019 году израильский миллиардер Мати Кохави вместе со своей дочерью Майей запустили в Instagram* Eva Stories ‒ «аккаунт» реально существовавшей тринадцатилетней еврейской девочки Евы Хейман, погибшей в Освенциме в 1944 году. Cоздатели решили цифровизировать воспоминания Евы, которые она действительно отразила в своем дневнике, и поделиться ими с широкой аудиторией. В веб-сериале, насчитывающем 70 эпизодов в формате stories, приняли участие профессиональные актеры.

За 70 эпизодов (с 13 февраля по первые числа июня) Ева день за днем проводит зрителей через свою реальность во времена Холокоста в Венгрии, начиная рассказ с «приятной вечеринки» в честь ее дня рождения, заканчивая его разграблением домов нацистами и обрывистой съемкой из поезда, везущего ее с семьей и другими жителями города в Освенцим. 
Как правило, Ева ведет дневник в прямом смысле от первого лица, записывая монолог на переднюю камеру телефона, или снимает других людей — в том числе и нацистов. «Селфи-съемка» осуществляется с помощью специальной камеры, а не телефона. Но режиссерам, на мой взгляд, удалось передать формат быстрой, не особо аккуратной и нестабилизированной видеозаписи, что только добавило правдоподобности происходящему. 

Выбор Instagram* как платформы для запуска проекта Кохави объяснилтем, что молодому поколению знания о Холокосте необходимо доносить там, где оно находится. Не могу не согласиться с разумностью такого хода.  Возможность снимать и публиковать короткий по длительности контент действительно оправдано в современное время. Уместно и использование «инстаграмных» интерактивных приемов (голосование в сториз, видео-монологи на переднюю камеру, съемка в формате «следуй за мной»): они оживляют повествование, вызывают у аудитории эмпатию. 

Но возникает вопрос, был ли выбор именно этой платформы правильным с этической точки зрения? Как отмечаетжурналистка The New York Times Изабель Кершнер, некоторые израильтяне раскритиковали Кохави за использование эмодзи, стикеров и хэштегов. По их мнению, это не только проявление кощунства в разговоре о Холокосте, во время которого погибли 6 миллионов евреев, но и в какой-то степени недооценивание интеллекта современной молодежи.

Можно бесконечно спорить о деградации и «клиповости» мышления современных пользователей интернета — но очевидно, что оцифрованный дневник Евы оказался популярнее и доступнее настоящего. Вопрос в передаче эмоций: согласитесь, гораздо проще считывать эмоции человека, видя его своими глазами, а не представляя в голове во время прочтения книги. Это психологически привязывает нас сильнее. А эмоциональное переживание событий и воспоминаний, напомню, составляет основу коллективной памяти.

Наконец, достоинство формата веб-сериала состоит еще в том, что он убирает языковой барьер. Хоть сториз Евы записаны на английском с субтитрами на иврите, то, что происходит на кадрах, поймет любой человек. Несмотря на критику, проект оказался успешным. Это доказывает хотя бы то, что даже спустя три года после запуска на аккаунт все еще подписано более миллиона пользователей.

Ainannet

В качестве еще одного примера сохранения и передачи коллективных воспоминаний в игровом формате возьмем тикток-блог Ainannet. Закончив исторический факультет РГГУ, Анна решила делиться нескучными фактами о российской истории с аудиторией. 

Основный акцент, к слову, девушка делает на мини‒рассказах о вкладе женщин в развитие страны: тут и Екатерина II, продвигавшая просвещение граждан в XVIII веке, и древнерусские княгини, известные немногим, и даже баба Яга с другими фольклорными злодейками. Основу сюжета стандартного 15-секундного ролика составляет одна яркая история про героя и несколько фактов о том, почему он важен для своего и нашего времени. Привычный и узнаваемый формат Айнаннет — это диалоги между несколькими персонажами, которых она играет сама. Реквизит включает разве что костюмы, подражающие по стилю эпохе, о которой идет речь, но и этого достаточно для погружения зрителя.

Кроме того, у тиктоков Айнаннет есть фирменная фишка — фантастический троп о «попаданцах«. В одном из них персонаж из настоящего выбирает, кем ему стать: шпионкой или ученой. Выбрав ученую, он отправляется в XIX век и «проживает» жизнь Анны Евреиновой — первой русской женщины доктора права. Можете посмотреть этот тикток тут.

По всем канонам тиктока ‒ сопровождая 15-секундный трек популярной музыкой, начиная видео с интриги и следуя трендам ‒ Айнаннет уместно и умело совмещает две части жизни, важных для общества: память об истории своего народа и потребность в развлечении. Историк рассказывает о неочевидных и важных вещах, о проблеме замалчивания и недооценивая вклада женщин в российскую историю. И рассказывает это людям, которые продолжают создавать историю сейчас, на привычном для них языке. 

На аккаунт Анны в тиктоке сейчас подписаны 550 тысяч пользователей, и, несмотря на ограничение работы платформы в России, эта цифра растет.

А при чем тут World of Tanks?

Говоря об игровом формате фиксации воспоминаний, было бы странно не упомянуть, собственно, компьютерные игры, в которых так или иначе отражается наше настоящее и прошлое. Историк культуры Наталья Масленкова пишет, что «компьютерные игры позволяют не просто наглядно воссоздать прошедшие события, но именно предложить альтернативные варианты развития истории, а также дают возможность игроку самому участвовать в изменении прошлого и в создании той истории, которой не было места в действительности».

Важно понимать, что конструирование прошлого необходимо не только для развлечения или для общего развития, но и для сохранения его от разрушения. Компьютерная игра World of Tanks наверняка известна вам по собственному опыту, рассказам знакомым или мемам (например, «есть пробитие»). По словам исследовательницы, эта игра «эксплуатируя образ Великой Отечественной войны, меняет его в электронную эпоху». Повторюсь, проблема коллективной памяти сейчас состоит в том, чтобы вызвать у человека-носителя воспоминаний эмоциональный отклик, чтобы он смог транслировать их далее, когда реальные очевидцы событий исчезнут. Как раз на это, по мнению исследовательницы, рассчитана игра. Мнения и «воспоминания» же обсуждаются и циркулируют в группах World of Tanks Вконтакте, ‒ упоминает Наталья.

Именно эта игра очень важна в контексте разговора про коллективную память, потому что, по словам Масленковой, «в нее бессмысленно играть вне игрового комьюнити». Это, соответственно, обеспечивает передачу опыта и «воспоминаний» от человека к человеку. Хотя, конечно, нельзя не сделать ремарку о том, что, несмотря на попытки разработчиков максимально точно отразить прошлое, все же речь не идет о стопроцентной достоверности отражаемых событий. Вариативность действий и исходов боев позволяет «создавать образ Великой Отечественной войны, который никогда не приобретает окончательной единственной формы», но, тем не менее, закрепляет определенный образ советских солдат ‒ самоотверженных, храбрых героев.

Переживем

Напоследок — еще один важный момент. Как историческая память (то есть реальное отображение прошедших событий), так и коллективная память предусматривает долю вымысла. Это неизбежно, поскольку так или иначе все воспоминания подвергаются искажениям. Другой вопрос — насколько они будут близки к реальности. В этом плане коллективная память, можно сказать, проигрывает исторической. При этом она позволяет людям отождествлять себя с какими-то событиями, свидетелями которых они не были. Первый пример, пришедший в голову — девяностые годы в России, которые наверняка все называют «лихими». Нарратив, медиаобраз настолько прочно засел в нашем национальном сознании, что так считают даже люди, рожденные в нулевых. «События становятся частью воспоминаний индивида в силу принятия им их очевидности, выраженной через медиа», — пишет исследователь Денис Артамонов.

А еще хочу вернуться к мысли, что сбор коллективных воспоминаний  и их обмен — это попытка пережить трудности, боль и ограничения, вызванные какими-то событиями. Помните, как в начале пандемии мы вместе делали «дальгона кофе» по рецептам на Youtube и в Тикток, мерялись количеством часов, проведенных в Zoom и удивлялись видеосюжетам о массовой истеричной закупке туалетной бумаги? Сейчас это кажется забавным, далеким и даже вызывает ностальгию, но в марте 2020 нас всех объединяло чувство беспомощности, а подобные тренды в социальных сетях удерживали от помешательства. И несмотря на то, что пандемия кажется уже далеким прошлым, наверняка каждый ощущает , как она изменила нашу жизнь, привычное мышление и идентичность в целом.

С горькой усмешкой хочется заметить, что за 2020-2022 годы (надеюсь, как максимум) у нас накопилось столько совместного травматичного опыта, что его с лихвой хватит для трансформации коллективных воспоминаний в виде трендов в Тиктоке, Instagram*, съемок сериалов-антиутопий и документальных фильмов. Мы действительно переживаем «культурную травму», и, как пишет социолог Рон Айерман, «создание дискурса вокруг нее —  это процесс, цель которого — восстановить или перенастроить коллективную идентичность с помощью коллективного представления; это залатает прореху в ткани общества».

Фото: Library of congress; Luismi Sanchez/Unsplash
Фоторедактор: Светлана Софьина